Познер про Болезни
Владимир Познер впервые рассказал, как победил рак
Двадцать лет назад, весной 1993 года, врачи сообщили Владимиру Познеру, что у него рак. Что было потом, телеведущий рассказал только сейчас, согласившись стать послом международной программы «Вместе против рака» (Stand Up to Cancer).
«И медицина не бесполезна, и рак – не наказание»
– Рак – очень непростая тема. В обществе его настолько боятся, что стараются вообще не поминать всуе. Почему вы решились говорить о своей болезни открыто?
– Это очень российская черта – скрывать от других проблемы, которые у вас были. Почему это нужно делать, мне непонятно. Участие в движении «Вместе против рака» ничем не отличается от моего участия в борьбе с ВИЧ и СПИДом, которым я не болел. Человек публичный, имеющий определенную репутацию, вызывающий у людей доверие, реально может повлиять на ситуацию. Когда мне предложили участвовать в программе «Вместе против рака», я сразу сказал: конечно же да! Тот факт, что у меня был рак, позволяет мне говорить: посмотрите на меня, я болел 20 лет назад и являюсь примером того, что эту болезнь можно преодолеть, если вовремя поймать ее и сделать все необходимое.
– Находятся такие, кто считает болезни, в том числе рак, наказанием за прошлые грехи.
– Это мерзко. Если бы Бог наказывал такими вещами преступников, это еще можно было бы понять, но они зачастую живут долго и в здравии. А если ребенок в 3 года заболел раком, это кому наказание? Родителям? Надо прочищать людям мозги, нельзя оставлять их с такими взглядами. Если считать, что рак – что-то посланное сверху, тогда с этим ничего нельзя сделать и медицина бесполезна? Это неправильно. И медицина не бесполезна, и рак – не наказание.
«Это был нокаут»
– Вы когда-нибудь до болезни думали о том, что такое может с вами случиться?
– Применительно к себе – никогда. Больше думал о том, как бы не ослепнуть – слепота всегда пугала – или как бы не сойти с ума. Я помню момент, когда мне сказали, что у меня рак. Было ощущение, что я на полном ходу влетел в кирпичную стену. Меня отбросило, я был в нокауте. Это было всего 20 лет назад в Америке – там в то время уже сообщали об онкологическом диагнозе больному. И правильно делали! Это вообще странный подход – не говорить человеку, что у него рак. Раньше врачи могли сказать, что не в порядке сердце, что плохо с сосудами, но рак. Это воспринималось как смертный приговор. У нас в России до сих пор еще не всегда озвучивают такой диагноз, считая, что человека надо жалеть. Не жалеть его надо, а настраивать на борьбу. Мы ведь можем бороться!
– Вы сразу были настроены на это?
– Да! Я по характеру человек сопротивляющийся. Первая реакция была связана с тем, что мне было всего 59 лет, еще хотелось пожить. Я тогда относился к большинству, которое считает: если рак, то все. Но потом я стал разговаривать об этом с друзьями, а они удивлялись: ты что вообще? Ты соображаешь, что говоришь? Во-первых, проверь диагноз – пойди к другому врачу. Если подтвердится, иди дальше. Что я и сделал.
– Когда прошел первый шок, что вы сказали врачу?
– Я спросил, как мне быть.
– И что он ответил?
– Что есть несколько разных вариантов лечения. Есть операция. Есть новые методы – менее травматичные, но экспериментальные. Например, вокруг опухоли можно всадить такие радиоактивные пули, которые ее убивают. Я был за пули, операции не хотелось. Дело было в Америке, я в то время работал с Филом Донахью, который стал мне близким другом. Мы выяснили, кто «номер один» в этой области в США, нашли доктора Патрика Уолша. (Профессор Патрик Уолш, директор Johns Hopkins Brady Urological Institute. – Ред.) Фил, который в то время был очень известен, ему позвонил, попросил меня проконсультировать. Я приехал со слайдами и с надеждой, что это ошибка. Доктор говорит: «Нет, не ошибка». – «Ну и что дальше?» – «Безусловно, операция. Вы поймали болезнь очень рано, и я вам гарантирую, что все будет хорошо». Я удивился: как можно что-то гарантировать, это же рак. Доктор говорит: «Я в этой области работаю всю жизнь и даю вам гарантию. Но оперироваться нужно как можно быстрее». 13 апреля было ровно 20 лет, как меня прооперировали.
– И что было дальше?
– Дальше было трудно.
– Было еще какое-то лечение?
– Нет, не было ни химии, ни облучения. Сама операция была непростая. Когда я вышел из больницы, силы на какое-то время меня оставили. Это длилось недолго, около недели, потом я как-то сумел настроиться. Не сам, конечно.
– Фил, его жена, моя жена. Я не ходил по улицам с плакатом «У меня рак» и не считал нужным всем об этом рассказывать. И с близкими было мало разговоров на эту тему. Они помогали мне очень обыкновенным отношением к происходящему. Я все время прислушивался, нет ли чего-то фальшивого в их голосах. Но никто меня не жалел, никто не смотрел на меня исподтишка полными слез глазами. Не знаю, как это удавалось жене, но она стала очень большой опорой для меня. Потому что сам я иногда плакал.
«Скажите болезни: не дождешься!»
– Вас никогда не пугала возможность снова пройти через это?
– Конечно. Особенно первое время. Надо все время проверяться: сначала каждый месяц, потом раз в три месяца, потом раз в полгода, а потом до конца жизни ежегодно.
– С каждым разом становится все легче?
– Нет, я бы не сказал. Каждый раз, когда я прохожу обследование, мне немного страшно: вдруг там что-то есть? Но, с другой стороны, я получил 20 лет нормальной, прекрасной, полной жизни. Мне все-таки 79 лет, не все доживают до этого возраста и без рака. Если бы я не проверился тогда, отложил бы это на 2–3 года, все могло бы сложиться совсем по-другому. Кто его знает.
– Что изменилось в вашем отношении к этой болезни и к себе?
– Появилось понимание, что это на самом деле такое. И еще дополнительное чувство – уважение к себе. Скромность – прекрасная вещь, но все мы гордимся определенными своими поступками. Я, например, горжусь, что не стал биологом – хватило ума отказаться от этого после пяти лет учебы, получения диплома, предложения идти в аспирантуру, давления со стороны родителей. Я понимал, что это не мое, что я буду несчастным человеком, если буду этим заниматься. То, как я справился с собой, когда столкнулся с раком, еще одна вещь, которой я горжусь.
– Что же все-таки делать человеку, который узнал, что у него рак?
– Получать второе и третье врачебное мнение. Если диагноз подтверждается, не терять силы духа. Это не конец. Жизнь бросает вызов, и многое зависит от готовности бороться. Нужно относиться к случившемуся как к задаче, которую нужно решить. Но при этом понимать, что все мы смертны и несем ответственность перед близкими. Нужно больше думать о них, чем о себе, и привести в порядок дела. Но самое главное – не бояться. Это очень важно. Надо внутренне сказать себе и своей болезни: а вот нет! Не дождешься!
Познер, Джекман, Никсон: звезды, победившие рак
Мария Твардовская СПИД.ЦЕНТР
СПИД.ЦЕНТР приводит истории шести известных людей, которые боролись с раком и победили его. Они публично делились своим опытом, надеясь таким образом помочь другим и подтолкнуть всех остальных к более внимательному отношению к собственному здоровью.
Синтия Никсон, актриса
Синтия Никсон впервые узнала о раке груди в 12 лет — тогда в первый раз заболела ее мама Энн Нолл Никсон. После у Энн было еще два рецидива. В 2006 году во время плановой маммографии рак груди обнаружили у самой Синтии. Опухоль выявили на ранней стадии, поэтому тяжелого курса химиотерапии удалось избежать. Потребовались только лампэктомия (операция, при которой удаляется лишь часть молочной железы, где расположена опухоль, и небольшой объем нормальной ткани) и облучение. Еще несколько лет после операции Никсон принимала противоопухолевый препарат Тамоксифен.
Публично о раке груди Никсон не рассказывала два года. О диагнозе знали только близкие. «Детям я сказала, что в правой груди у меня обнаружили рак. Очень маленький и на ранней стадии. Мне сделают операцию, и я пройду шесть недель лучевой терапии. Бабушка [Энн Нолл] тоже через это прошла, и со мной все будет в порядке», — говорила Никсон в одном из интервью.
Поле болезни Никсон стала амбассадором «Организации борьбы с раком молочной железы имени Сьюзан Г. Комен». Также она рассказывает о раке груди во время публичных выступлений, делая акцент на том, что именно опыт ее матери помог самой Синтии вовремя обнаружить опухоль и начать лечение.
Светлана Сурганова, певица
В 1997 году на вечеринке у друзей тридцатилетняя Светлана Сурганова ради шутки подняла 16-килограммовую гирю, из-за чего у нее произошел разрыв кишечника. Уже после того, как она вернулась домой, ее забрали на скорой в дежурную больницу на Фонтанке. Во время операции врачи обнаружили у певицы злокачественную опухоль кишечника.
по теме
Лечение
«Химия» и жизнь: мифы о раке
Сурганова проходила лечение в петербургском онкоцентре, где ей провели еще одну операцию, а через три месяца певица вернулась к работе.
«Меня подбадривал пример прекрасной ленинградской актрисы Гликерии Богдановой-Чесноковой. У нее было подобное заболевание. Она обматывала себя какими-то простынями, бандажами и играла на сцене, плясала, снималась в кино», — рассказывала Сурганова в интервью «Собеседнику».
Последнюю восстановительную операцию ей провели в 2005 году, сейчас она здорова и до сих пор рассказывает о своем опыте в интервью. По словам Сургановой, самое важное — не бояться проходить обследования. «Я не обращалась [к врачам]: честно признаюсь, боялась. Знаете, я же понимала, что мне будут делать такую неприятную процедуру, как ректороманоскопию. Сейчас понимаю, что проверять свой организм нужно, несмотря на неприятные процедуры. Хотя бы раз в год обследуйтесь, переборите свой страх или лень! Чем раньше у вас обнаружат опухоль, тем больше надежды на выздоровление. Мне повезло, что диагноз мне поставили на второй стадии. Но к врачам я попала уже не по своей воле».
Хью Джекман, актер
В 2013 году Хью Джекман заметил странное пятно на носу. Сначала он думал, что это простая ссадина, какие у него нередко остаются после съемок «Росомахи». Но ссадина все не заживала. Тогда Джекман по настоятельному совету супруги обратился к врачу.
После визита он опубликовал пост в своем Инстаграме: «Деб сказала, чтобы я проверил пятно на носу. Она была права! У меня была базальноклеточная карцинома [распространенная медленно растущая форма рака кожи]. Пожалуйста, не будьте такими глупыми, как я. Проверьтесь. И пользуйтесь солнцезащитным кремом».
В интервью журналу People в 2015 году Джекман сказал, что стал «главным кандидатом» на рак кожи из-за того, что жил в Австралии (самая высокая заболеваемость раком кожи зафиксирована в Австралии и Новой Зеландии) и не пользовался солнцезащитным кремом.
За последние пять лет Джекману сделали шесть операций. Каждую он описывает в Инстаграме, чтобы рассказать подписчикам об опасности солнечных лучей. Чтобы контролировать заболевание, актер ходит на осмотры каждые три месяца. «Теперь это для меня норма», — говорит он.
В мае 2015 года Джекман выпустил линию солнцезащитных кремов для детей Pure Sun Defense.
Владимир Познер, телеведущий
«Я помню момент, когда мне сказали, что у меня рак. Было ощущение, что я на полном ходу влетел в кирпичную стену», — вспоминал Владимир Познер в интервью «Собеседнику» в 2013 году. Когда Познер узнал о диагнозе, ему было 59 лет.
По совету друга и коллеги Фила Донахью Познер решил перепроверить диагноз и обратился к одному из лучших врачей в США — Патрику Уолшу, который его подтвердил. 13 апреля 1993 года Владимиру Познер провели единственную операцию.
Первое время Познер боялся услышать на плановой проверке о новой опухоли, но за следующие 25 лет у него не было ни одного рецидива.
По словам телеведущего, публичный человек, которому доверяет большое количество людей, может повлиять на ситуацию с осведомленностью о заболевании и способах лечения. Поэтому в 2013 году Владимир Познер принял участие в движении «Вместе против рака» и записал в их поддержку видеообращение: «Тот факт, что у меня был рак, позволяет мне говорить: посмотрите на меня, я болел 20 лет назад и являюсь примером того, что эту болезнь можно преодолеть, если вовремя поймать ее и сделать все необходимое».
Лэнс Армстронг, велогонщик
Велогонщик Лэнс Армстронг узнал о своем диагнозе в 1996 году: рак яичка, распространившийся в легкие, мозг и брюшную полость. Врачи объяснили ему, что в этом случае шанс выжить в течение пяти лет составляет менее 50 процентов, поэтому лечение будет непростым.
Владимир Познер: «И медицина не бесполезна, и рак – не наказание»
Двадцать лет назад, весной 1993 года, врачи сообщили Владимиру Познеру, что у него рак. Что было потом, телеведущий рассказал только сейчас, согласившись стать послом международной программы «Вместе против рака» (Stand Up to Cancer).
– Рак – очень непростая тема. В обществе его настолько боятся, что стараются вообще не поминать всуе. Почему вы решились говорить о своей болезни открыто?
– Это очень российская черта – скрывать от других проблемы, которые у вас были. Почему это нужно делать, мне непонятно. Участие в движении «Вместе против рака» ничем не отличается от моего участия в борьбе с ВИЧ и СПИДом, которым я не болел. Человек публичный, имеющий определенную репутацию, вызывающий у людей доверие, реально может повлиять на ситуацию. Когда мне предложили участвовать в программе «Вместе против рака», я сразу сказал: конечно же да! Тот факт, что у меня был рак, позволяет мне говорить: посмотрите на меня, я болел 20 лет назад и являюсь примером того, что эту болезнь можно преодолеть, если вовремя поймать ее и сделать все необходимое.
– Находятся такие, кто считает болезни, в том числе рак, наказанием за прошлые грехи…
– Это мерзко. Если бы Бог наказывал такими вещами преступников, это еще можно было бы понять, но они зачастую живут долго и в здравии. А если ребенок в 3 года заболел раком, это кому наказание? Родителям? Надо прочищать людям мозги, нельзя оставлять их с такими взглядами. Если считать, что рак – что-то посланное сверху, тогда с этим ничего нельзя сделать и медицина бесполезна? Это неправильно. И медицина не бесполезна, и рак – не наказание.
– Вы когда-нибудь до болезни думали о том, что такое может с вами случиться?
– Применительно к себе – никогда. Больше думал о том, как бы не ослепнуть – слепота всегда пугала – или как бы не сойти с ума. Я помню момент, когда мне сказали, что у меня рак. Было ощущение, что я на полном ходу влетел в кирпичную стену. Меня отбросило, я был в нокауте. Это было всего 20 лет назад в Америке – там в то время уже сообщали об онкологическом диагнозе больному. И правильно делали! Это вообще странный подход – не говорить человеку, что у него рак. Раньше врачи могли сказать, что не в порядке сердце, что плохо с сосудами, но рак… Это воспринималось как смертный приговор. У нас в России до сих пор еще не всегда озвучивают такой диагноз, считая, что человека надо жалеть. Не жалеть его надо, а настраивать на борьбу. Мы ведь можем бороться!
– Вы сразу были настроены на это?
– Да! Я по характеру человек сопротивляющийся. Первая реакция была связана с тем, что мне было всего 59 лет, еще хотелось пожить. Я тогда относился к большинству, которое считает: если рак, то все. Но потом я стал разговаривать об этом с друзьями, а они удивлялись: ты что вообще? Ты соображаешь, что говоришь? Во-первых, проверь диагноз – пойди к другому врачу. Если подтвердится, иди дальше. Что я и сделал.
– Когда прошел первый шок, что вы сказали врачу?
– Я спросил, как мне быть.
– И что он ответил?
– Что есть несколько разных вариантов лечения. Есть операция. Есть новые методы – менее травматичные, но экспериментальные. Например, вокруг опухоли можно всадить такие радиоактивные пули, которые ее убивают. Я был за пули, операции не хотелось. Дело было в Америке, я в то время работал с Филом Донахью, который стал мне близким другом. Мы выяснили, кто «номер один» в этой области в США, нашли доктора Патрика Уолша. (Профессор Патрик Уолш, директор Johns Hopkins Brady Urological Institute. – Ред.) Фил, который в то время был очень известен, ему позвонил, попросил меня проконсультировать. Я приехал со слайдами и с надеждой, что это ошибка. Доктор говорит: «Нет, не ошибка». – «Ну и что дальше?» – «Безусловно, операция. Вы поймали болезнь очень рано, и я вам гарантирую, что все будет хорошо». Я удивился: как можно что-то гарантировать, это же рак. Доктор говорит: «Я в этой области работаю всю жизнь и даю вам гарантию. Но оперироваться нужно как можно быстрее». 13 апреля было ровно 20 лет, как меня прооперировали.
– И что было дальше?
– Дальше было трудно.
– Было еще какое-то лечение?
– Нет, не было ни химии, ни облучения. Сама операция была непростая. Когда я вышел из больницы, силы на какое-то время меня оставили. Это длилось недолго, около недели, потом я как-то сумел настроиться. Не сам, конечно.
– Кто вам помогал?
– Фил, его жена, моя жена. Я не ходил по улицам с плакатом «У меня рак» и не считал нужным всем об этом рассказывать. И с близкими было мало разговоров на эту тему. Они помогали мне очень обыкновенным отношением к происходящему. Я все время прислушивался, нет ли чего-то фальшивого в их голосах. Но никто меня не жалел, никто не смотрел на меня исподтишка полными слез глазами. Не знаю, как это удавалось жене, но она стала очень большой опорой для меня. Потому что сам я иногда плакал.
– Вас никогда не пугала возможность снова пройти через это?
– Конечно. Особенно первое время. Надо все время проверяться: сначала каждый месяц, потом раз в три месяца, потом раз в полгода, а потом до конца жизни ежегодно.
– С каждым разом становится все легче?
– Нет, я бы не сказал. Каждый раз, когда я прохожу обследование, мне немного страшно: вдруг там что-то есть? Но, с другой стороны, я получил 20 лет нормальной, прекрасной, полной жизни. Мне все-таки 79 лет, не все доживают до этого возраста и без рака. Если бы я не проверился тогда, отложил бы это на 2–3 года, все могло бы сложиться совсем по-другому. Кто его знает.
– Что изменилось в вашем отношении к этой болезни и к себе?
– Появилось понимание, что это на самом деле такое. И еще дополнительное чувство – уважение к себе. Скромность – прекрасная вещь, но все мы гордимся определенными своими поступками. Я, например, горжусь, что не стал биологом – хватило ума отказаться от этого после пяти лет учебы, получения диплома, предложения идти в аспирантуру, давления со стороны родителей. Я понимал, что это не мое, что я буду несчастным человеком, если буду этим заниматься. То, как я справился с собой, когда столкнулся с раком, еще одна вещь, которой я горжусь.
– Что же все-таки делать человеку, который узнал, что у него рак?
– Получать второе и третье врачебное мнение. Если диагноз подтверждается, не терять силы духа. Это не конец. Жизнь бросает вызов, и многое зависит от готовности бороться. Нужно относиться к случившемуся как к задаче, которую нужно решить. Но при этом понимать, что все мы смертны и несем ответственность перед близкими. Нужно больше думать о них, чем о себе, и привести в порядок дела. Но самое главное – не бояться. Это очень важно. Надо внутренне сказать себе и своей болезни: а вот нет! Не дождешься!
Познер, Джекман, Никсон: звезды, победившие рак
Мария Твардовская СПИД.ЦЕНТР
СПИД.ЦЕНТР приводит истории шести известных людей, которые боролись с раком и победили его. Они публично делились своим опытом, надеясь таким образом помочь другим и подтолкнуть всех остальных к более внимательному отношению к собственному здоровью.
Синтия Никсон, актриса
Синтия Никсон впервые узнала о раке груди в 12 лет — тогда в первый раз заболела ее мама Энн Нолл Никсон. После у Энн было еще два рецидива. В 2006 году во время плановой маммографии рак груди обнаружили у самой Синтии. Опухоль выявили на ранней стадии, поэтому тяжелого курса химиотерапии удалось избежать. Потребовались только лампэктомия (операция, при которой удаляется лишь часть молочной железы, где расположена опухоль, и небольшой объем нормальной ткани) и облучение. Еще несколько лет после операции Никсон принимала противоопухолевый препарат Тамоксифен.
Публично о раке груди Никсон не рассказывала два года. О диагнозе знали только близкие. «Детям я сказала, что в правой груди у меня обнаружили рак. Очень маленький и на ранней стадии. Мне сделают операцию, и я пройду шесть недель лучевой терапии. Бабушка [Энн Нолл] тоже через это прошла, и со мной все будет в порядке», — говорила Никсон в одном из интервью.
Поле болезни Никсон стала амбассадором «Организации борьбы с раком молочной железы имени Сьюзан Г. Комен». Также она рассказывает о раке груди во время публичных выступлений, делая акцент на том, что именно опыт ее матери помог самой Синтии вовремя обнаружить опухоль и начать лечение.
Светлана Сурганова, певица
В 1997 году на вечеринке у друзей тридцатилетняя Светлана Сурганова ради шутки подняла 16-килограммовую гирю, из-за чего у нее произошел разрыв кишечника. Уже после того, как она вернулась домой, ее забрали на скорой в дежурную больницу на Фонтанке. Во время операции врачи обнаружили у певицы злокачественную опухоль кишечника.
по теме
Лечение
«Химия» и жизнь: мифы о раке
Сурганова проходила лечение в петербургском онкоцентре, где ей провели еще одну операцию, а через три месяца певица вернулась к работе.
«Меня подбадривал пример прекрасной ленинградской актрисы Гликерии Богдановой-Чесноковой. У нее было подобное заболевание. Она обматывала себя какими-то простынями, бандажами и играла на сцене, плясала, снималась в кино», — рассказывала Сурганова в интервью «Собеседнику».
Последнюю восстановительную операцию ей провели в 2005 году, сейчас она здорова и до сих пор рассказывает о своем опыте в интервью. По словам Сургановой, самое важное — не бояться проходить обследования. «Я не обращалась [к врачам]: честно признаюсь, боялась. Знаете, я же понимала, что мне будут делать такую неприятную процедуру, как ректороманоскопию. Сейчас понимаю, что проверять свой организм нужно, несмотря на неприятные процедуры. Хотя бы раз в год обследуйтесь, переборите свой страх или лень! Чем раньше у вас обнаружат опухоль, тем больше надежды на выздоровление. Мне повезло, что диагноз мне поставили на второй стадии. Но к врачам я попала уже не по своей воле».
Хью Джекман, актер
В 2013 году Хью Джекман заметил странное пятно на носу. Сначала он думал, что это простая ссадина, какие у него нередко остаются после съемок «Росомахи». Но ссадина все не заживала. Тогда Джекман по настоятельному совету супруги обратился к врачу.
После визита он опубликовал пост в своем Инстаграме: «Деб сказала, чтобы я проверил пятно на носу. Она была права! У меня была базальноклеточная карцинома [распространенная медленно растущая форма рака кожи]. Пожалуйста, не будьте такими глупыми, как я. Проверьтесь. И пользуйтесь солнцезащитным кремом».
В интервью журналу People в 2015 году Джекман сказал, что стал «главным кандидатом» на рак кожи из-за того, что жил в Австралии (самая высокая заболеваемость раком кожи зафиксирована в Австралии и Новой Зеландии) и не пользовался солнцезащитным кремом.
За последние пять лет Джекману сделали шесть операций. Каждую он описывает в Инстаграме, чтобы рассказать подписчикам об опасности солнечных лучей. Чтобы контролировать заболевание, актер ходит на осмотры каждые три месяца. «Теперь это для меня норма», — говорит он.
В мае 2015 года Джекман выпустил линию солнцезащитных кремов для детей Pure Sun Defense.
Владимир Познер, телеведущий
«Я помню момент, когда мне сказали, что у меня рак. Было ощущение, что я на полном ходу влетел в кирпичную стену», — вспоминал Владимир Познер в интервью «Собеседнику» в 2013 году. Когда Познер узнал о диагнозе, ему было 59 лет.
По совету друга и коллеги Фила Донахью Познер решил перепроверить диагноз и обратился к одному из лучших врачей в США — Патрику Уолшу, который его подтвердил. 13 апреля 1993 года Владимиру Познер провели единственную операцию.
Первое время Познер боялся услышать на плановой проверке о новой опухоли, но за следующие 25 лет у него не было ни одного рецидива.
По словам телеведущего, публичный человек, которому доверяет большое количество людей, может повлиять на ситуацию с осведомленностью о заболевании и способах лечения. Поэтому в 2013 году Владимир Познер принял участие в движении «Вместе против рака» и записал в их поддержку видеообращение: «Тот факт, что у меня был рак, позволяет мне говорить: посмотрите на меня, я болел 20 лет назад и являюсь примером того, что эту болезнь можно преодолеть, если вовремя поймать ее и сделать все необходимое».
Лэнс Армстронг, велогонщик
Велогонщик Лэнс Армстронг узнал о своем диагнозе в 1996 году: рак яичка, распространившийся в легкие, мозг и брюшную полость. Врачи объяснили ему, что в этом случае шанс выжить в течение пяти лет составляет менее 50 процентов, поэтому лечение будет непростым.
Познер раскрыл секрет долголетия: “Я счастлив в личной жизни”
“Если буду беспомощным, не смогу за собой ухаживать, я так жить не смогу”
10.04.2019 в 18:36, просмотров: 7956
Когда ты смотришь на Познера — какие там 85… Вот он пружинистой (чуть не сказал летящей) походкой идет по сцене — ну красавчик! И как ему это удается? А вот сейчас-то мы у него и спросим.
— Как вы относитесь к своему возрасту — 85? Ведь вы мужчина и чего вам стесняться?
— Мне нравится, с вами по крайней мере, быть абсолютно откровенным. Знаете, я испытываю какое-то тщеславие. Мне 85, при этом я понимаю, что мне скажут: да не может быть, да вам максимум можно дать… Ну и потом иногда женщины посматривают в мою сторону… Но когда я это говорю, то сам понимаю, что в этом есть некоторый момент тщеславия.
— То есть вы себе нравитесь в этот момент?
— Это с одной стороны. Вы же хотели что-то сказать с другой…
— С другой стороны, я поражаюсь, что дожил до этого возраста. Я никогда не думал, что доживу, и я необыкновенно признателен судьбе, что я в таком состоянии, потому что мысль о том, что ты не можешь многого, не можешь за собой порой ухаживать, ты полностью зависишь — ну я даже не могу себе это представить. Понимаете, вот таким я был в 35 лет — да, у меня была шевелюра, это правда, наверное, я бегал быстрее, чем бегаю сейчас. Но я же бегаю! Вообще, я даже не очень чувствую груз этого возраста.
— А зачем вы бегаете? Помните, в советское время был лозунг «Бегом от инфаркта». Вот для этого?
— Смотрите, я играю в теннис — там надо бегать.
— А я думал, вы бегаете по улицам Москвы.
— Не-е-ет, что вы. Я всегда очень много занимался спортом, я это любил. Но я бегал довольно прилично — 400 метров была моя дистанция.
— Один круг?
— Да, это самый тяжелый спринт, потому что ты всё время будто бы бежишь стометровку, нельзя сдать. Я очень любил эту дистанцию. Конечно, сегодня я так не могу, как раньше, но, в общем, пока что… Вот у меня очки, я надел их в 47 лет. Сказать, что я чувствую груз возраста — нету этого. И конечно, я благодарен судьбе, потому что, вообще, 85 — это возраст, согласитесь.
— Конечно. Помню, давно уже Сергей Владимирович Образцов в возрасте около 80 говорил, что чувствует старость, только когда нагибается за тапочками. А когда вы нагибаетесь за тапочками…
— Нет, и тогда не чувствую старости. А еще я получаю вот какое удовольствие: в Америке, когда вы в самолет идете, то проходите через проверку — на ленту положить то, положить сё… И там всем без исключения требуется снять обувь. Но если вам 75 или больше — вы можете не снимать. Я получаю колоссальное удовольствие, потому что иду, а мне говорят: «Так, обувь снимите». А я говорю: «Мне, простите, больше 75». — «Да ла-а-адно!» Это маленькие удовольствия от возраста.
— Вы сами сказали, что не дай бог представить себя в зависимом положении… Вы видели и такую старость, наверное?
— И вы себя не можете представить таким?
— Могу. Я вам скажу по-другому. У меня несколько лет тому назад нашли рак. Это грозило серьезной операцией, в результате которой, если бы она произошла, я должен был бы до конца своих дней ходить с сумкой, куда бы поступали испражнения. Я сказал хирургу: «Давайте договоримся: я жить так не буду. Я не хочу так жить! Я прожил прекрасную жизнь, полную, физическую. Я найду способ уйти, но так жить не буду. Но я буду искать, помимо вас есть другие хирурги». Я говорил со многими, пока не нашелся такой, который сказал: «Нет, это можно сделать по-другому». Я сделал эту операцию… Ну вот видите, прошло уже пять лет.
— Вот вы смотрите на свою жизнь, на свои 85, и говорите себе: да, это судьба. Некоторые на вашем месте, может быть, увидели в этом божественное предназначение. Помните, в советское время корреспонденты ТВ поднимались в горы к долгожителям, спрашивали у них: «Как же вам удалось дожить до ста лет? Вы, наверное, не пьете, не курите…» А те отвечают: «И пьем, и курим, с женщинами занимаемся». Вот и я вам задаю тот же советский вопрос: как вы-то умудрились?
— Я биолог по образованию и думаю, что, конечно, гены играют решающую роль. Правда, папа мой рано очень умер — в 66 лет. Мама его пережила на 10 лет, ей было 75, когда она умерла. Но тем не менее у папы было две сестры, одна умерла в 93 года, другая — в 96. У мамы была сестра, которая в 96 умерла… С другой стороны, когда я рос, мама невероятно внимательно следила за тем, чтобы я вовремя ел, три раза в день, чтобы я ел правильную еду, чтобы я вовремя ложился спать. Так было до 17 лет. Папа следил, чтобы я всегда занимался спортом. Я привык к определенному образу жизни. Думаю, что, может быть, это 30 процентов того, что мне сейчас 85. А гены — 70 процентов. Но думаю: то, что я счастлив в личной жизни, то, что я совершенно счастлив в детях…
— В детях — это ваша дочка Катя и внуки?
— Ну, Катя, Петя Орлов, который для меня неродной, но он мой сын. И то, что я счастлив в профессии, — мне кажется, что это тоже играет огромную роль. Я всё время в таком приподнятом настроении, понимаете.
— Правильный образ жизни. Вы до сих пор ложитесь в какое-то определенное время? Во сколько?
— Да, я очень правильно питаюсь. Но могу нарушить, выпить очень много. Люблю это, кстати говоря. Но, в общем, я завтракаю, обедаю и ужинаю. Обычно позже 12 я не ложусь.
— То есть такую богемную жизнь, как я, вы не ведете? И своего друга и моего товарища Ваню Урганта вы не смотрите, он же только в полпервого ночи появляется?
— Нет, не смотрю. Я могу пойти куда-то до утра, но это исключение. Ну как человек привык зубы чистить, так я привык жить вот так. Иногда нарушаю, но все-таки то, что с детства в тебя вложили — а это мама вложила, будучи такой буржуазной француженкой, — это остается.
— А такое понятие, как зависть, оно ведь тоже угнетает человека, укорачивает жизнь, мне кажется.
— Вы знаете, я счастлив, что зависти вообще не испытываю, нет во мне этого вообще. Ну я могу завидовать человеку: как он хорошо играет на гитаре, и я бы хотел. А вот так — абсолютно нет. Ревность — да, она может быть. Я имею в виду, сугубо к женщине, которую я люблю.
— А профессиональная ревность?
— Никогда. Может быть, это будет звучать самонадеянно, но я знаю себе цену, как я это понимаю, и считаю, что мне ревновать не к кому. А когда я вижу успех кого-то, очень радуюсь, когда мне этот человек нравится.
— И последний вопрос: что вы еще в своей жизни не успели, но хотели бы сделать? Потому что возраст — это ведь желание.
— Я надеюсь все-таки сделать ту программу, которую хотел сделать больше 20 лет назад, но тогда она не осуществилась.
— Это профессиональное, понимаю. А кроме?
— Хотя бы написать книгу, еще одну. И вот… я вам говорил, что много думаю о смерти. У меня такие мысли: а что, если через минуту я упаду, и все? И закончится все. Думаю об этом, думаю… И вот тогда я бы хотел, чтобы не было никаких поминок. Чтобы никаких попов не было. Чтобы не было собрания там людей, прощаться — не надо этого всего. Только чтобы не забыли эти мои просьбы. Да, такие странные мысли…
Заголовок в газете: Маленькие удовольствия от возраста
Опубликован в газете “Московский комсомолец” №27949 от 11 апреля 2019 Тэги: Смерть, Спорт, Дети , Книги Персоны: Иван Ургант Места: Москва
Загрузка...
